В этом доме жили мои дедушка и бабушка по маминой линии – Василий Ермолаевич и Елена Дмитриевна Катышковы, и здесь прошло всё моё беззаботное детство. Здесь я научилась кататься на велосипеде, играть в «резиночки», самостоятельно ходить в магазины, лазать по деревьям, жарить хлеб на костре.
Дедушка был шофёром. Когда началась война, то его сразу мобилизовали. На фронте он был водителем на машине с красным крестом в полковом госпитале. Прошёл всю войну, был ранен, попал в плен, бежал, партизанил с поляками, а затем был в соединении Ковпака. Бабушка, оставшись одна с двумя детьми (Юрой и Тамарой), работала санитаркой в госпитале, который располагался в пединституте – стирала, кипятила бинты, а потом полоскала их в ледяной воде. Она рассказывала, что сначала никак не могла привыкнуть к окровавленным, грязным тряпкам и бинтам. Руки сводило судорогой от холода, мутило от крови и гноя.
В 1945 году дедушка вернулся, жизнь стала налаживаться, в 1949 г. родилась моя мама (Татьяна), а дед Василий Ермолаевич стал начальником автомобильного ангара Рязанского речного порта. Бабушка вела хозяйство и занималась детьми. Дедушка не разрешал ей работать, считал, что у неё работы и дома хватает. Если честно, ревнивый был – жуть, она моложе его была и красивая.
В конце 50‑х они получили новую квартиру – в доме, о котором я хочу рассказать. Двухкомнатную! С водой и газом! Правда, вода только холодная, ванны, естественно, нет, зато с туалетом не на улице, а «в тепле»! Говорили, как я помню, что построен дом из «деревянных шпал, старых барж и кораблей». Дом был очень дружный, все были сотрудники порта – инженеры, моряки, водители. Возле дома были сараи – любимое место мужчин и детей.
Сарай нашего соседа дяди Серёжи – мечта всех мальчишек. Там были велосипед, мопед и много разной техники – какие‑то радиоприёмники, патефоны, непонятные аппараты, железяки… Всё это он ремонтировал. И были разные инструменты, гаечки, болтики… И когда дядя Серёжа выходил во двор и открывал заветную дверь сарая, мальчишки – тут как тут, все норовят спросить, помочь. Начинались обсуждения, споры, кто что будет делать. На всю жизнь он мне запомнился – очень был добрый, уважительный и весёлый. Всегда ходил в комбинезоне, в берете и с чемоданчиком для инструмента.
А у другого соседа – дяди Коли – была своя голубятня. Это была его гордость. Он сам её построил, долго подбирал себе голубей, утром по выходным пропадал на «птичьем» рынке. Жена Ольга на него ругалась, что он глупостью занимается. А он поднимется к себе в голубятню, ничего не слышит и воркует с голубками. Мне казалось, он день и ночь сидел с ними. А как начнёт их выпускать, мы все игры бросаем и бежим смотреть, как они красиво летают, парят. Дух захватывало от восторга.
Мне нравилось ходить с бабушкой в наш сарай. Там хранились старые вещи, банки, был погреб. Но больше всего мне нравился большой, мощный шкаф с зеркалом. Я к нему подходила на цыпочках и тихонько открывала дверцы, чтобы посмотреть, что внутри. Мне всегда казалось, что там кто‑то живёт – кто‑то сказочный, и я смогу с ним познакомиться и попасть в сказку, как Оле Лукойе. Бабушка всегда смеялась и говорила: «Да что ты вечно себе напридумываешь, посмотри, здесь только старые вещи». Но я всё равно надеялась….
У каждой квартиры был свой небольшой огород. У всех были вишни, красная и чёрная смородина, а у некоторых были яблони, и мы, детвора, – конечно, потихоньку, ползком, чтобы не увидели из окон, – пробирались к яблоням и собирали опавшие плоды, а потом – бегом в свои тайные места.
Ещё одна наша соседка по дому, тётя Женя, – их квартира на первом этаже была, – всю жизнь разводила розы. Весь палисадник был в розах – жёлтые, алые, бордовые. Какой аромат они испускали! Никто из детворы даже не пытался их сорвать. Все от мала до велика любили сидеть на лавочке возле палисадника и любоваться.
Летом детей было много – все внуки съезжались к бабушкам и дедушкам. Было весело и дружно. По субботам был день стирки. Раньше ведь не как сейчас, заложил в машинку бельё и пошёл заниматься другими делами. А тогда: воды нагрей, часть белья постирай руками, а часть нужно было прокипятить, а потом простирать да прополоскать. Ванн ни у кого не было, и для стирки, а также помывки детей использовали большие корыта. Поэтому летом многие хозяйки стирали на улице, возле своих сараев. За каждой квартирой была закреплена своя бельевая верёвка. Бельё вешали ровно, без складочек, так как оно было у всех на виду, и не дай бог, если кто‑то увидит пятнышко или неряшливо повешенную простыню. Всё. Беда. Обязательно кто‑то по‑соседски сделает замечание или даст совет. А когда бельё всё постирано, вывешено и сохнет, детям строго-настрого запрещается бегать между верёвками и гонять мяч. И мы, чтобы не навлечь на себя беды, «исчезали». Бельё так развевалось на ветру в нашем дворе, что казалось, будто ты находишься в корабельной гавани. И это не случайно, ведь здесь жили работники речного порта.
Прежде чем пойти на улицу, мы всегда помогали по дому. Это входило в наши обязанности – помогать с уборкой в доме, ходить в магазин за хлебом, молоком. Это было очень ответственное задание, нужно было всё купить, принести в целости и сохранности (по дороге не разлить, не разбить) и принести сдачу. А когда бабушка говорила, что можно на сдачу купить мороженое, – это был настоящий праздник. За мороженым мы бегали в ларёк около магазина «Лесок», на площади Свободы. Я очень любила клюквенное в бумажном стаканчике, а если я была «богата», то покупала большой сливочный пломбир, несла домой и угощала всех.
С нами всегда занимался дедушка – мы читали и писали, решали задачки, играли в шашки, карты, а ещё он играл на балалайке и мандолине. Это был настоящий ритуал. И мы все его соблюдали. Из гардероба доставали инструменты, усаживались на диван, и начиналось… Дедушка демонстрировал своё мастерство, а когда разойдётся, ещё и споёт что‑то весёлое, народное. А мы слушаем, смотрим и смеёмся.
Мы очень любили дедушку, с ним было так здорово и интересно. Вообще бабушка и дедушка нас всегда ждали и готовились к нашему приезду. Дедушка собирал нам мелочь на мороженое, заготавливал семечки. Он вечерами, как рассказывала бабушка, чистил семечки и заполнял спичечные коробки и говорил: «Вот приедет наша Лена, а мы ей наши запасы достанем. Довольная будет!» И я действительно была самая счастливая. Это так вкусно – целую пригоршню из спичечного коробка в рот и жуёшь! Дедушка смеётся. А ещё его коронным блюдом был гоголь-моголь. Как он у него получался? Я не знаю, но такого вкусного я потом никогда не пробовала. И у самой так вкусно не получается. Как ни стараюсь – что‑то не то… Он вручную каждое утро взбивал в гранёном стакане желток с сахаром, и это было блаженство – белый хлеб и гоголь-моголь.
Дедушка вообще любил меня побаловать и, когда я приезжала к ним на каникулы, обязательно «давал мне денежку». Достанет из кармана пиджака свой фирменный кожаный кошелёк (до сих пор он у меня в глазах), достанет из потайного кармашка 1 рубль, сложенный три раза, и скажет: «Сходи, купи себе что‑нибудь, что тебя порадует». И я при первой возможности бежала в Торговый городок, в магазин, где продавали школьные принадлежности и игрушки. Глаза разбегались: мячики, воланчики, краски, тетрадки, альбомчики, пупсы, куклы… Но потом берёшь себя в руки и… покупаешь себе краски или мячик… А один раз (это, наверно, была последняя покупка) купила себе куклу с жёлтыми кудрявыми волосами. Назвала Наташей. Эта кукла до сих пор у меня «жива». И бегом домой – сначала показать дедушке. Он всегда давал свою оценку моим покупкам и всегда хвалил за выбор. Но при этом говорил: «Нет бы конфет себе купила, сладостей, а ты всё игрушки, краски». И довольный смеётся…
Мы выросли, разъехались, бабушки и дедушки давно уже нет, но этот дом до сих пор стоит, в нём живут, в некоторых квартирах сменилось не одно поколение жильцов. Когда мне бывает грустно, я иду туда, смотрю издали на дом, на окна – горит ли свет, а вдруг сейчас увижу родную душу….
Елена Алексеевна Анисина
Comments are closed, but trackbacks and pingbacks are open.