Радищева, 45

В доме живу с 1946 года, с 4 июня. Ну, 4 июня я родилась, и, вероятно, спустя неделю меня принесли домой.

Наша семья состояла, кроме мамы и папы, ещё из бабушки по линии мамы, Марфы, и моей старшей сестры Валентины. Она ровно на 4 года меня старше. У нас с ней день рождения в один день.

И рядом – дом соседний. Вот они два соединены как бы общим двором, довольно большая там была территория и общий сад.

В этом саду росли старые вишни. Мы очень любили лакомиться и самой вишней, и «клеем» – той смолой, которая вытекала из расщелин стволов. Она имела такой очень приятный янтарный цвет и была как жвачка у нас. В саду стояла скульптура и были сооружены лавочки, и стол стоял. За ним мужчины после работы играли в домино. А молодёжь приносила патефон и устраивали танцы. Играли в волейбол… Большая площадка была и сетка. Всё сами сделали.

В доме в каждой семье было по два-три ребёнка, поэтому детей было очень много. Время послевоенное. Жители были разные по социальному статусу: и простые служащие, и рабочие, и гардеробщицы, и буфетчицы, повар… И были люди «при должностях», государственные. Отец моей подруги работал врачом санэпидстанции, а мама была секретарём обкома. Она обладала прекрасным высоким голосом, очень красиво пела.

На первом этаже жили Щелкуновы. Александр Петрович был инженером по строительству железнодорожных мостов, а жена – поваром. Его мать была дворянкой – Анна Андреевна Щелкунова. Очень интересная женщина. Её любили все, старушечка такая выходила на крыльцо в своём скромненьком пальтишке и наблюдала всегда за игрой детей, в том числе за своими внуками. Ещё в нашем дворе жила Мильда Адольфовна. Она из Латвии. Она была довольно крупная, но подвижная женщина, и её тоже любил весь двор, потому что она помогала всем. Говорили, что раньше она была фельдшером, и поэтому, если кто‑то заболел или нужен был медицинский совет – обращались к ней. У всех были, знаете, на окнах такие короткие занавесочки с кружевами, а у неё – льняные серые длинные шторы, тогда такие не вешали. А ещё стулья были очень интересные с высокой спинкой – как бы из тоненьких прутиков сплетены, как кружевные.

Несмотря на то что люди были разного социального положения, и, вероятно, имели разные зарплаты, внешнего различия такого не наблюдалось. И с точки зрения мебели, и с точки зрения еды, одежды… А самое главное, с точки зрения общения. Все дети вместе играли, общались, росли, развивались. Мы очень много времени проводили во дворе, причём старшие дети нас тоже как‑то занимали. Любили в лапту играть, через верёвочку прыгали. Были сараи. И с крыш мы осенью подгребали листву, прыгали в листву, зимой в снежные сугробы с крыш этих сараев, а летом играли в стрелы, прятки.

Мы спектакли ставили во дворе для наших взрослых. Помню, про Золушку ставили, мама разрешила мне взять её лакированные чёрные туфли с ремешком и с серебряной стрелочкой. Вот так вот.

Все ходили в городскую библиотеку за книгами. Очень хорошая библиотека была у наших соседей. Читали много, у нас не было телевизоров. Когда телевизор появился в одной семье, нас приглашали иногда смотреть передачи. Мы разувались, сидели тихо, как мышки, шёпотом обменивались впечатлениями, чтобы нас ещё раз пустили. Мне лет 8 тогда было, а до сих пор помню. Взрослые 9 мая собирались в саду за столом, вспоминали о войне. Двор был очень дружный.

А ещё в соседнем доме у нас жила учительница Софья Васильевна. Она не могла вставать с кровати, но всегда была ухоженной и чистенькой. Она всем помогала с учёбой, занималась с нами. Иногда она для детей устраивала праздники, говорила: «Завтра будем печь печенье с корицей». И мы, все дети, под её окном усаживались, потому что аромат шёл… Потом она нас «звала в гости»… С тех пор, наверное, я обожаю аромат корицы. Мы не были избалованными, у нас не стояли конфеты или печенье коробками или пакетами. И мороженое мне и моей сестре бабушка покупала фруктовое за пять копеек только тогда, когда получала пенсию. Очень редко. Это были послевоенные, тяжёлые годы.

Нина Семеновна Анциперова