Введенская, 103

Здесь проживали замечательные люди, известные не только в Рязани, но и далеко за её пределами. Например, священник Семён Николаевич Теплоухов.

Вспоминает Лариса Анатольевна Хоптинская, соседка: «Семён Николаевич Теплоухов был очень грамотным и справедливым человеком. Его очень уважали, к нему часто приходили люди из церкви, а когда он умер, посещали его дом. Квартира была пропитана старинным духом».

Лариса Анатольевна закончила Рязанское художественное училище, 30 лет отработала в школе учителем рисования. Сейчас на пенсии.

«Много-много лет назад, сижу на крыльце своего дома и точу карандаши. Семён Николаевич проходит мимо и говорит: “Ты как карандаши точишь? Неправильно! Не так карандаши точат!” И показал, как надо… «Может, потому‑то и стала рисовать… – смеётся Лариса Анатольевна. – Вообще, у нашего двора очень интересная история. В соседнем доме жил очень известный в Рязани портной. К сожалению, имени не помню. Но к нему всегда приходили какие‑то красивые и важные люди… А в другом доме нашего двора жил отец Авель (Македонов) – воссоздатель Свято-Иоанно-Богословского монастыря в Пощупове, его первый архимандрит. Позднее там проживали его родственники, но они уже давно съехали, и в его доме живут другие люди».

Из воспоминаний Елены Анисиной:

«Я готовила к печати книгу “25 лет в Китае” Семёна Николаевича Теплоухова. Звонит на работу, вежливым, спокойным голосом представляется:

— Здравствуйте, это Семён Николаевич. Леночка, я написал. Когда у тебя получится ко мне прийти?

В оговорённое время я бежала к нему домой, боясь опоздать, так как знала, что он меня ждёт.

Жил он со своей семьёй в маленьком деревянном доме. Несмотря на свой возраст, проблемы со здоровьем, он как истинный джентльмен встречал, помогал снять верхнюю одежду, подавал домашнюю обувь, усаживал за стол: “Леночка, не торопись, отдышись, сейчас с тобой всё обсудим, и пойдёшь с Богом”.

Дом был маленький, помню только маленькую, тесную прихожую – “предбанник”, кухоньку с печкой, комната – гостиная с большим круглым столом, чёрное пианино, маленькая кровать и диванчик и много старинных фотографий на стенах. Какая‑то особая атмосфера была в этом в доме – атмосфера духовной чистоты, покоя и домашнего уюта.

Меня всегда восхищала его галантность, опрятность. В памяти остались его красивые, интеллигентные руки. Недаром их называют “вторым лицом”. Руки способны выражать очень многое – характер, возраст, состояние здоровья, профессию, душевное самочувствие – они действительно порой говорят о человеке больше, чем его лицо.

Он писал на тетрадных листочках. Почерк часто, из‑за возраста, уже сложно было понять, но – ни одной ошибки! И очень аккуратный! Перечитываю его записи. Что непонятно – начинаю переспрашивать, а он объясняет, комментирует, вспоминает, я сижу, рот открою, слушаю, и время бежит… Пока кто‑нибудь из родных, в частности супруга, не скажет: “Семён Николаевич, отпусти девочку, она уже устала”.

А какой у него был взгляд! Проницательный, он как будто тебя “сканировал”, но, в то же время, открытый и весёлый. Иногда вдруг ни с того ни с сего скажет:

— Эх, Леночка, как у тебя всё непросто. А ну дай ручку свою, я посмотрю.

Протягиваю руку, а сердце уже в пятках… А он смотрит, долго, внимательно, и потом:

— Всё хорошо, всё наладится, жизнь всё расставит по своим местам…

А потом спохватится и скажет:

— Ну, тебе уже пора, Леночка, иди. Я позвоню.

Он провожает, помогает надеть пальто, подаёт сумку, крестит на дорогу. Я ухожу. Печатаю его тексты, заново переживаю, вспоминаю наши беседы и жду его звонка.

После издания его первой книги мы начали готовить материал для второй – посвящённой жизни в СССР. И ведь действительно, жизнь всё расставила на свои места. В моей жизни произошло много событий – семья, смена работы, защита диссертации, и в этой жизненной суете мы как‑то потерялись…

Совсем недавно я узнала о его кончине. Вернуть бы время, расспросить бы Семёна Николаевича о том, о чём не спросила, всё записать… У меня, увы, остались только “осколки памяти”».

Елена Алексеевна Анисина, Лариса Анатольевна Хоптинская